Когда в июнь
 часов с восьми
жестокий
 врежется жасмин
тяжелой влажью
 веток,
тогда —
 настало лето.
Прольются
 волны молока,
пойдут
 листвою полыхать
каштанов ветви
 либо —
зареющие липы.
Тогда,
 куда бы ты ни шел,
шумит Москвы
 зеленый шелк,
цветков
 пучками вышит,
шумит,
 горит
 и дышит!
Не знаю, как
 и для кого,
но мне
 по пятидневкам
Нескучный
 машет рукавом,
зовет
 прохладным эхом;
и в полдень,
 в самую жару —
кисейный
 полог света —
скользят
 в Серебряном бору
седые тени
 с веток.
Как хорошо
 часов с пяти
забраться
 в тень густую!
В Москве —
 хоть шаром покати,
Москва
 тогда пустует.
И вдруг нахлынет
 пестрый гам
людским
 нестройным хором
и понесется
 по лугам,
по Воробьевым
 горам.
Мне хорошо с людьми,
 когда
они спешат
 на отдых,
и плещет
 ласково вода
в борты
 бегущих лодок.
Мне хорошо,
 когда они,
размяв
 от ноши
 плечи,
разложат
 мирные огни
в голубоватый
 вечер.
А на окраинах
 уже,
по стыкам рельс
 хромая,—
чем вечер позже
 и свежей —
длинней
 ряды трамваев;
они
 настойчиво звенят,
зовут
 нетерпеливо
нести
 домой нас,
 как щенят,
усталых
 и счастливых.