Осенними астрами
 день дышал,—
отчаяние
 и жалость!—
как будто бы
 старого мира душа
в последние сны
 снаряжалась;
как будто бы
 ветер коснулся струны
и пел
 тонкоствольный ящик
о днях
 позолоченной старины,
оконченных
 и уходящих.
И город —
 гудел ему в унисон,
бледнея
 и лиловея,
в мечтаний тонкий дым
 занесен,
цветочной пылью
 овеян.
Осенними астрами
 день шелестел
и листьями
 увядающими,
и горечь горела
 на каждом листе,
но это бы
 не беда еще!
Когда же небес
 зеленый клинок
дохнул
 студеной прохладою,—
у дня
 не стало заботы иной,
как —
 к горлу его прикладывать.
И сколько бы люди
 забот и дум
о судьбах его
 ни тратили,—
он шел — бессвязный,
 в жару и бреду,
бродягой
 и шпагоглотателем.
Он шел и пел,
 облака расчесав,
про говор
 волны дунайской;
он шел и пел
 о летящих часах,
о листьях,
 летящих наискось.
Он песней
 мир отдавал на слом,
и не было горше
 уст вам,
чем те,
 что песней до нас донесло,
чем имя его —
 искусство.