...И снова хватит сил
увидеть и узнать,
как все, что ты любил,
начнет тебя терзать.

Не наяву, но во сне, во сне
я увидала тебя: ты жив.
Ты вынес все и пришел ко мне,
пересек последние рубежи.

В бомбоубежище, в подвале,
нагие лампочки горят...
Быть может, нас сейчас завалит,
Кругом о бомбах говорят...

Темный вечер легчайшей метелью увит,
волго-донская степь беспощадно бела...
Вот когда я хочу говорить о любви,
о бесстрашной, сжигающей душу дотла.

* * *

...И вновь одна, совсем одна — в дорогу.
Желанный путь неведом и далек,
и сердце жжет свобода и тревога,
а в тамбуре — свистящий холодок.

* * *

Знаю, знаю — в доме каменном
Судят, рядят, говорят
О душе моей о пламенной,
 Заточить ее хотят.

Заметь, заметь! Как легчает сердце,
Если не подумать о себе,
Если белое свистит и вертится
По глухой осине-голытьбе...

* * *

...Еще редактор книжки не листает
с унылой и значительною миной,
и расторопный критик не ругает
в статье благонамеренной и длинной,
и я уже не потому печальна:

 Илье Эренбургу

 1

Забыли о свете
 вечерних окон,
задули теплый рыжий очаг,
как крысы, уходят
 глубоко-глубоко
в недра земли и там молчат.

* * *

Друзья твердят: "Все средства хороши,
чтобы спасти от злобы и напасти
хоть часть Трагедии,
 хоть часть души..."
А кто сказал, что я делюсь на части?