Сейчас никто и не помнит, откуда
на самом деле появились у нас Ляпики и Злохвосты. Одни говорят, что
они жили и живут рядом с нами всегда, а мы их попросту не замечаем.
Другие уверены, что впервые они появились в далекой зеленой
Австралии и только потом перебрались в наш город.
Давным-давно — не то этой зимой, не то следующей
— жила-была одна школа. Средненькая школа, образовательная. И жили в
этой школе дети — мальчики и девочки. Девочки ходили в платьицах,
юбочках и брючках. А мальчики — только в брюках. Так что отличить их
друг от друга можно было. А похожи они были в одном — больше всего
на свете любили они видики, компики и трансиков. И так они ими
увлеклись, что никакого сладу с ними не стало.
Давным-давно (а может быть, недавно) в одном большом-пребольшом городе (а быть может, и в совсем крохотном) жила-была маленькая девочка, которая всегда говорила «нет», «не хочу» и «не буду».
Бывало, будит ее утром мама и говорит:
- Просыпайся, милая!
Давным-давно, не то в прошлом году, не то на
прошлой неделе, жил в одном городе мальчик. Не то чтобы совсем
взрослый, но уже и не маленький. Жил он с мамой и папой. И была у
него сестричка. Ну, совсем еще маленькая. И вроде бы все у мальчика
было хорошо. И в школе он учился, и в шахматы неплохо играл, и
ребята в классе были неплохие. Хорошие ребята. Но не было у него
друга. Настоящего. Такого, чтобы на всю жизнь и еще дольше. Не
встретился пока.
Это случилось в давние времена, в
далеком, неведомом краю. Над краем царила вечная, черная ночь.
Гнилые туманы поднимались над болотистою землею и стлались в
воздухе. Люди рождались, росли, любили и умирали в сыром мраке.
Но иногда дыхание ветра разгоняло тяжелые испарения земли. Тогда с далекого неба на людей смотрели яркие звезды. Наступал всеобщий праздник. Люди, в одиночку сидевшие в темных, как погреб, жилищах, сходились на площадь и пели гимны небу. Отцы указывали детям на звезды и учили, что в стремлении к ним – жизнь и счастье человека.
Но иногда дыхание ветра разгоняло тяжелые испарения земли. Тогда с далекого неба на людей смотрели яркие звезды. Наступал всеобщий праздник. Люди, в одиночку сидевшие в темных, как погреб, жилищах, сходились на площадь и пели гимны небу. Отцы указывали детям на звезды и учили, что в стремлении к ним – жизнь и счастье человека.
— Бабушка, что такое сказка? К чему она нужна; ведь
это все неправда, выдумка? Разве были когда-нибудь
скатерти-самобранки да ковры-самолеты, волшебники и волшебницы?
Бабушка посмотрела на внучку сквозь свои окошечки в томпаковой оправе, в которой каждое стекло было с добрый пятак, посмотрела, улыбнулась своей ласковой, доброй улыбкой, поправила чулок и платок, погладила Ваську и сказала:
Бабушка посмотрела на внучку сквозь свои окошечки в томпаковой оправе, в которой каждое стекло было с добрый пятак, посмотрела, улыбнулась своей ласковой, доброй улыбкой, поправила чулок и платок, погладила Ваську и сказала:
Солнце так сильно греет. От
земли идет пар. Куда летит он выше и выше? Вон, смотри, ведь это он
стал облачком белым, блестящим, и облачко уходит в глубь, тает в
голубом небе. Оно совсем улетело далеко... Может быть, опять
вернется.
А какая славная травка! Маленькая, чистая, зеленая, только всего три дня. Назад тому три дня везде была голая земля, но она вскормила, вспоила зерно. Она напоила все корешки всех травок, кустов, деревьев, вспоила их чистой водой из снега, из теплого весеннего дождичка, и все пошло расти, зеленеть — травка, кусты, деревья.
А какая славная травка! Маленькая, чистая, зеленая, только всего три дня. Назад тому три дня везде была голая земля, но она вскормила, вспоила зерно. Она напоила все корешки всех травок, кустов, деревьев, вспоила их чистой водой из снега, из теплого весеннего дождичка, и все пошло расти, зеленеть — травка, кусты, деревья.
Эй! Иван! Тащи паровоз! Мы
поедем через Китай прямо в Ямайку!
И тотчас же Иван-денщик тащит небольшой походный самовар красной меди и ставит его на стол.
Он очень хорошо знает, чего требует майор, потому что каждый вечер аккуратно майор ездит через Китай прямо в Ямайку. И несет Иван Китай, в маленьком ящичке из карельской березы, который попросту называется чайницей. Несет он и чайник, и стакан, и самую чистейшую ямайку в высокой бутылке с раззолоченным ярлыком.
И тотчас же Иван-денщик тащит небольшой походный самовар красной меди и ставит его на стол.
Он очень хорошо знает, чего требует майор, потому что каждый вечер аккуратно майор ездит через Китай прямо в Ямайку. И несет Иван Китай, в маленьком ящичке из карельской березы, который попросту называется чайницей. Несет он и чайник, и стакан, и самую чистейшую ямайку в высокой бутылке с раззолоченным ярлыком.
Ты знаешь, как косой зайка
скачет зимой по сугробам?
Ветерок в зимнее время злой-презлой. Он так тебя проберет насквозь, нащиплет и нос, и уши, и щеки, что просто хоть плачь. Дует ветер, метет, и такие сугробы везде нанесет, что ни пройти, ни проехать. Натворит чудес и стихнет, успокоится, рад и доволен, спит-лежит. А солнышко так и засияет бриллиантиками по снегу. И вот, в это самое тихое, солнечное времечко, косой вскочит и начнет прыгать и бегать — обрадуется солнцу и тихой погоде. Скакнет на сугроб и провалится, выскочит, потрет мордочку, ушки, лапки отряхнет, поводит усами и опять зальется: побежит кубарем, колесом. Прыг, скок! прыг, скок! То-то раздолье!
Ветерок в зимнее время злой-презлой. Он так тебя проберет насквозь, нащиплет и нос, и уши, и щеки, что просто хоть плачь. Дует ветер, метет, и такие сугробы везде нанесет, что ни пройти, ни проехать. Натворит чудес и стихнет, успокоится, рад и доволен, спит-лежит. А солнышко так и засияет бриллиантиками по снегу. И вот, в это самое тихое, солнечное времечко, косой вскочит и начнет прыгать и бегать — обрадуется солнцу и тихой погоде. Скакнет на сугроб и провалится, выскочит, потрет мордочку, ушки, лапки отряхнет, поводит усами и опять зальется: побежит кубарем, колесом. Прыг, скок! прыг, скок! То-то раздолье!
Ветер бил дождем в окна. На дворе
было темно, сыро и холодно.
Но в большой, чистой комнате — тепло и уютно.
Светло горит лампа на круглом столике, перед мягким, большим диваном. Тихо теплится лампадка перед большим распятием, что висит в углу над диваном.
Но в большой, чистой комнате — тепло и уютно.
Светло горит лампа на круглом столике, перед мягким, большим диваном. Тихо теплится лампадка перед большим распятием, что висит в углу над диваном.